 |
ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЕ
ЗАМЕЧАНИЯ
"Что
Вы собственно имеете в виду, когда говорите, что занимаетесь
философией?" — вот вопрос, и все, что последует ниже,
будет своего рода объяснением с читателем по этому поводу.
С одной предваряющей оговоркой: это лишь попытка передать
путем рассуждения вслух некую манеру или угол зрения, своего
рода устройство моего глаза, относительно видения вещей. Так
как и его нельзя полностью воссоздать в читателе, просто взяв
и "анатомически" представив вне себя, хотя он может
вбирать при этом определенную совокупность содержаний и предметов
мысли, называемых "философией" и вполне этим названием
изъяснимых... раз ухвачен и прочно удерживается сам угол зрения.
То
есть я хочу этим сказать, что философию нельзя определить
и ввести в обиход просто определением или суммой сведений
о какой-то области, этим определением выделенной. Ибо она
принадлежит к таким предметам, природу которых мы все знаем,
лишь мысля их сами, когда мы уже в философии. Попытка же их
определить чаще всего их только затемняет, рассеивая нашу
первоначальную интуитивную ясность.
Но
зачем тогда чисто вербально описывать внутреннее убранство
дома, если можно ввести в него за руку и показать? Тем более,
что у нас есть такая рука, а именно — интуиция.
Допустим,
что перед нами несколько текстов совершенно разной природы
и характера — житейский, художественный, научный, философский,
религиозный и т.д. Разумеется, мы безошибочно определим, какой
из них философский. Слова Сократа , Будды , тексты Платона
или что-то из Августина мы, не сомневаясь, назовем философскими,
не зная почему, на каком основании и каким образом. Потому
что они резонируют в нас по уже проложенным колеям воображения
и мысли, укладываясь во вполне определенное со-присутствие
(это, а не иное) соответствующих слов, терминов, сюжетов,
тем и т.д.
Следовательно, пока нас не спрашивают, мы знаем, что такое
философия. И узнаем ее, когда она перед нами. Но стоит только
спросить, а что же это такое и какими критериями мы пользовались,
узнавая ее, как наверняка мы уже не знаем. И можем лишь запутаться
в бесконечном и неразрешимом споре об этих критериях, определениях
"законных" предметов философствования и т.д. Ведь
в самом деде, каким образом, начав именно с определений, получить
согласие и основание для принятия в философию, скажем, Будды
или Августина, в которых так головоломно переплелись философская
мысль и религиозная медитация? Но мы уже приняли — на уровне
интуиции.
Поэтому
можно (и нужно) опираться именно на нее, чтобы войти в живой,
а затем - и в отвлеченный смысл философствования путем ее
обнажения, экспликации и рационального высветления. Ибо речь
идет об обращении к тому, что уже есть в каждом из нас, раз
мы живы и жили, раз случалось и случается такое событие, как
человек, личность. Что отнюдь не само собой разумеется и не
выводится анализом какого-либо списка проблем, предметов и
законов, которые заранее считались бы философскими (и, кстати,
поэтому требовали бы доказательства).
Но
если это так, раз речь изначально идет о таком событии, то
нам полезнее, видимо, понимать саму его возможность в мире,
чтобы понимать философские идеи и уметь ими пользоваться.
Здесь и появляется интереснейшая завязка: наличие идей предполагает,
что событие случилось, исполнилось, реализовалось, а в том,
чтобы оно случилось реально, осуществилось, должны участвовать
в свою очередь идеи как одно из условий возможности этого.
То есть я предлагаю тем самым ориентироваться на такую, предварительно
и независимо выделенную, сторону нашей обычной жизни, характеристика
которой как раз и позволяла бы нам продвигаться в понимании
и усвоении того, что такое философия. Поскольку корни ее совершенно
явно ведут в тот способ, каким человек случается и существует
в мире в качестве человека, а не просто в качестве естественного
-биологического и психического существа.
Это
"человеческое в человеке" есть совершенно особое
явление: оно не рождается природой, не обеспечено в своей
сущности и исполнении никаким естественным механизмом. И оно
всегда лицо, а не вещь. Философия имеет самое непосредственное,
прямое отношение к способу существования (или несуществования)
этого "странного" явления. Ее с ним со-природность
и объясняет в ней все (ее методы, темы, понятия). Как объясняет
она и наше, особое, отношение к ней.
Я
сказал: "определенный способ существования", "способ
существования определенных явлений". Удерживая это в
голове, скажем так: в составе космоса есть всякое — звезды,
пыль, планеты, атомы, жизнь, искусственные предметы "второй
природы", коллективные сообщества, следы их преемственности
— все, о чем мы можем постепенно узнать и зафиксировать в
языке (а узнав, естественно, и забыть). Но есть еще и другая
категория явлений, внутренним элементом самого существования
которых является с самого начала то, о действии чего можно
и, главное, приходится говорить на специально создаваемом
для этого языке (где даже "забыть" тоже является
историей и судьбой).
Последняя
фраза намеренно построена так, как если бы я сказал, что физика,
например, это то, о чем говорят и чем занимаются физики. Ибо
в каком-то смысле философия тавтологична: она занимается как
бы сама собой — в двух регистрах. Один регистр — это тот элемент
нашей жизни, который по содержанию своему и по природе наших
усилий является философским.
Поскольку
философия не может складываться и реализовываться в качестве
жизни сознательных существ в их человеческой полноте, если.
наделенные сознанием, желаниями и чувствительностью, эти существа
в какой-то момент не "профилософствовали". То есть
не осуществили какой-то особый акт (или состояние), который
оказывается различенным и названным философским. И второй
регистр — это философия как совокупность специальных теоретических
понятий и категорий, как профессиональная техника и деятельность,
с помощью которых нам удается говорить об указанном элементе
и развивать его и связанные с ним состояния, узнавая при этом
и о том, как вообще устроен человеческий мир. Назовем первый
регистр "реальной философией", а второй — "философией
учений и систем". Поэтому фраза и была построена так:
то, о чем приходится говорить на особо изобретаемом для этого
языке.
Иными
словами, нечто уже есть и есть именно в истоках подлинно живого
и значительного в нас, в действии человекообразующих и судьбоносных
сил жизни: время, память и знание уже предположены. И тем
самым уже дан и существует некоторый изначальный жизненный
смысл любых философских построений, как бы далеко они не уносились
от него (в том числе и в наших понятиях времени, памяти, знания,
жизни). Но сама возможность и логика экспликации того, что
уже выделено и "означено" смыслом, диктует нам особый,
отвлеченный и связный язык (отличный как от обыденного, художественного
или религиозно-мифологического языка, так и от языка позитивного
знания). Хотя всегда остается соотнесенность одного с другим.
И она постоянно выполняется как внутри самой теоретической
философии, в ее творческих актах, так и во всяком введении
в нее.
Теперь
легко понять, чего можно ожидать, когда мы встречаемся с философией.
А соответственно — и с "Введением" в нее. Или —
чего нельзя ожидать, какие ожидания и требования мы должны
в себе блокировать, приостановить.
Когда
нам читают лекции по физике, химии, ботанике. социологии или
психологии, то мы вправе ожидать, что нам будет сообщена при
этом какая-то система знаний и методов, и мы тем самым чему-то
научимся. Но в данном случае у нас нет такого права, и мы
не должны поддаваться соблазну этого ожидания. Философия не
может никому сообщить никакой суммы и системы знаний, потому
что она просто не содержит ее, не является ею.
Поэтому
и учить ей нельзя, обучение философии напоминало бы в таком
случае создание "деревянного железа". Ибо только
мысля и упражняясь в способности независимо спрашивать и различать,
человеку удается открыть для себя философию, в том числе и
смысл хрестоматийных ее образцов, которые, казалось бы, достаточно
изучить и значит усвоить. Но, увы, это не так. "Прежде
— жить, философствовать — потом", говорили древние. Это
относится и к чтению давно существующих философских текстов.
Хрестоматийные образцы должны рождаться заново читателем.
Приведенное
выражение вовсе не означает поэтому какого-либо преимущества
или большей реальности прямого практического испытания опыта,
немедленного удовлетворения его позывов. по сравнению с отстраненным
духовным трудом и его чисто мысленными "текстами".
Как если бы, когда к вечеру закатится круг жизни, можно было,
примостившись у камина, делиться удивительными богатствами
пережитого, а на самом деле это были бы лишь анекдоты или
пикантные подробности. Сова Минервы так никогда не вылетит
в сумерки, а лишь болтливая сорока.
Следовательно,
сначала — только из собственного опыта, до и независимо от
каких-либо уже существующих слов, готовых задачек и указывающих
стрелок мысли — в нас должны естественным и невербальным образом
родиться определенного рода вопросы и состояния. Должно родиться
движение души, которое есть поиск человеком ее же — по конкретнейшему
и никому заранее не известному поводу. И нужно вслушаться
в ее голос и постараться самому (а не понаслышке) различить
заданные им вопросы.
Тогда
это и есть свои вопросы, свои искания, свои цели. "Зрелый
час" — это ангел каждой минуты и дневной ясности.
А
то, что эти вопросы (при том, что можно о них не знать) оказываются
именно философскими (ведь когда-то они стали ими!), есть проявление
того факта, что философ и философия существуют.
Тбилиси,
1986г
Другие
ссылки:
Прабуддха
Бхарата>>>
Веданта
Кешари>>>
|