|
Глава
IV. Бхакти Кабира и его поэзия
В
поэзии Кабира ярко проявился индо-мусульманский синтез. Признание
им возможности для каждого человека личного общения с Божеством
фактически отрицало правомерность кастовых и имущественных
привилегий, уравнивало всех людей перед лицом единого Бога.
Наследник
еретических идей натхов и сиддхов, Кабир отвергал святая святых
ортодоксального брахманства - Веды и пураны. Не принимал он
обряды и обеты как индусов, так и мусульман. "Обряды,
обеты, священные книги - все это ложь, истинный Бог не в храме,
а в сердце человека",- говорил Кабир. Поэт не раз в своих
произведениях называет себя ткачом и неустанно повторяет,
что он не индус и не мусульманин. Мятежные проповеди поэта
восстановили против него брахманов, мулл, дервишей, лжесвятых,
йогов. По наущению богословов различных толков Кабир был изгнан
из родного Бенареса правителем Дели Сикандаром Лоди. Об этом
в народе живет много легенд и преданий.
Однако
демократическое религиозно-философское мировоззрение Кабира
не могло, естественно, уложиться в прокрустово ложе еретической
секты сиддхов и натхов. Кабир преобразовал и развил учение
и догматику своих предшественников. В первую очередь это относится
к выбору способа общения с Божеством и пути достижения слияния
с Ним, что составляет краеугольный камень учения бхакти Кабира.
Натхи и сиддхи разработали сложную систему физических упражнений,
целью спорых было достижение психического состояния ("сахадж"),
ведущего к достижению истинного знания. Основатель секты натхов
Горакх выступал против идолопоклонства и кастовых различий,
придавая особое значение чистоте духа и воздержанию. Его этическая
практика основывается исключительно на йоге, а преданность
Богу и любовь к Нему, т. е. собственно бхакти, не играет в
его учении никакой роли. Учение о йоге требовало от адепта
долгой и сложной тренировки. Йогические упражнения для натхов
явились одной из форм отмежевания от ортодоксальных догм как
индусов, так и мусульман.
Для
Кабира получившая столь широкое распространение в народных
массах подобная этическая практика Горакха была неприемлема.
Он, как и другие поэты-бхакты, отвергал подобный метод учения.
Путь к спасению Кабир видел не в соблюдении обрядов и изощренных
физических упражнениях, а в духовной чистоте, искренней любви
к Божеству; именно его личность находилась в центре внимания
Кабира. Отказываясь от внешних проявлений богопочитапия, Кабир
отдаляется от йогов, а признание опыта единения и возможности
созерцания Бога, основанного на любви, - "прем-бхакти",
приближается к учению суфиев и бхактов-вишнуитов.
Принимая
концепцию Богя как абстрактной субстанции, Кабир отвергает
имена божеств, которых воспевали сиддхи и натхи, - Шиву и
Шакти. Лексика поэта, относящаяся к имени Божества, характеризуется
свободным чередованием и разнообразием терминологии разных
школ и религиозно-философских учений. Так, синонимами имени
Бога у него служат обращения к Вишну: Рам, Хари, Гобинд, Кешав,
Мурари и т. п. Богу как Высшей действительности он дает имена,
заимствованные из ислама, например: Аллах, Кхуда (Кувва),
Рахим, Эмир, Пир. Другие имена восходят к традициям веданты:
это Алакх, Ниракар, Ниргун, Анант, Брахман, Тат, Атма, Пуруш,
Ап, Кевал, Сар. В качестве прочих имен используются Гъян ("Мудрость"),
Пура ("Полнота"), Ек ("Единство"), Сат
("Истина"), Амрит ("Бессмертие"), Джьёти
("Свет"), Ниранджан ("Чистота") и Сатгуру
("Совершенный гуру") - два последних из традиции
натхов.
Если
в традиции хатха-йога эти понятия трактуются каксостояние,
то у Кабира они являются синонимами Бога. Но каким бы именем
ни нарек поэт своего Бога, для него Он всегда остается Единственным,
непознаваемым, присутствующим в любой частице сущего. Идея
любви к Богу, являющаяся стержнем мистических мотивов в поэзии
Кабира, - это любовь отца к сыну, матери к ребенку, супруги
к своему возлюбленному. Бог обитает в душе каждого человека,
независимо от касты и веры, - все равны перед Ним. В своей
поэзии Кабир показывает необходимую, с его точки зрения, модель
поведения для верующего, цель которого - соединение с Божеством.
Следование бхакти - единственный и верный путь к этой цели,
- неустанно утверждает Кабир. Но поэт-бхакт постоянно подчеркивает
трудности этого пути, ибо обязательное условие бхакти - отказ
от мирских страстей - доступен не каждому. Постоянное поминание
и прославление имени Бога устами и в сердце своем - вот проявление
любви к Богу.
Опираясь
на поэтическую традицию натхов и сиддхов, Кабир разработал
свою систему образов, свой язык "кода" - "сандхья
бхаша" [81, 96]. Ученые по-разному трактуют тайный смысл
слова "сандхья". Одни предлагают толковать его как
"сумерки", т. е. намек на истинный смысл бытия,
колеблющийся между светом и тенью. Другие толкуют слово "сандхья"
как "символ". Истоки жанра "языка тайны",
языка символов и намеков - стихов-перевертышей, стихов-парадоксов,
загадок " следует искать в недрах народного языка, в
фольклоре [68; 81; 96]. Шуточные и забавные на первый взгляд
стихи Кабира вводят нас в непростой мир религиозно-философских
символов и ассоциаций поэта. В стихах-небылицах, как в зеркале,
отражается несправедливый и уродливый мир железного века Кали.
Кабир, умело используя возможности жанра, стремился к эмоциональности
и емкости своих произведений, широко привлекая традиционные
и новаторские изобразительные средства. Разнообразие приемов
и образная сила аргументации отвечали проповедническим целям,
которые стояли перед Кабиром, но, помимо того, свидетельствуют
о его незаурядном поэтическом таланте. В отличие от «темных»
и непонятных образов и символов йоги натхов и сиддхов Кабир
использовал в качестве символов обыкновенные, повседневные
предметы, которые сопутствовал людям в их каждодневной жизни.
Таким образом, самые сложные и глубокие религиозные и духовные
идеи становились для человека близкими и узнаваемыми. Для
выражения гаммы чувств и эмоций Кабир умело использует образы
животного и растительного мира Индии.
Любовь
Господа к человеку - любовь коровы к своему теленку; преданность
адепта Раме - привязанность собаки к своему хозяину; объятый
гордыней дух - бешеный слон; душа, находящаяся в иллюзорном
мире бытия, - олень, лань; душа истинного бхакта - лебедь,
дерево сандала; заблудший человек - глупая цапля, сухое бревно;
невежда, не обладающий знанием о Господе, - мотылек, летящий
на пламя светильника; добродетельный человек - пчела; разделенность
душ человека и божественной - птицы чатрик и чакви; разлука
с Рамой - змея; лотос - Рама; символ гордыни - бамбук и пальма;
горчичное зерно, муравей - обозначение мизерности и т. д.
Наряду
с собственно индийскими образами флоры и фауны поэт использует
символы, пришедшие из персидской, суфийской поэзии. Необычайно
в этом плане содружество розы и пчелы: "тело - цветок
розы, душа - пчела».
Повадки
и привычки животных, качества, которыми обладают различные
растения, служат для поэта благодатным материалом для отображения
тончайших человеческих эмоций и чувств.
Чтобы
передать бренность человеческого существования, особенности
духовного мира, поисков и интересов человека, Кабир часто
ссылается на атрибуты различных профессий, бытовавших в средневековой
Индии. Многие образы поэта ассоциируются с его собственной
профессией: ткачество, окраска, кткани, полотно. Истинная
любовь к Всевышнему - дорогое полотно. Мысль о том, что человек
сам вершит свою судьбу-карму (в широком ее понимании), подкрепляется
образом нити, которую прядут на веретене. Нерадивость грешника
и его невежество - это загрязненная ткань. В изречениях Кабира
содержатся намеки на торговлю вразнос, ростовщичество, наказание
должника, попавшего в бедственное положение и не отдавшего
свой долг вовремя. Все это превращается в символы регистрации
высшими силами всех поступков, совершаемых человеком в течение
жизни, на основе которых решается его дальнейшая судьба, согласно
мусульманской и индуистской традициям. Благая деятельность
истинного гуру - духовного наставника, который дает своему
ученику подлинное знание истины и ведет к спасению, ассоциируется
с трудом шлифовальщика и кузнеца. С простым каменщиком и состоятельным
купцом связан у Кабира образ Всевышнего, который, согласно
религиозно-философской концепции Кабира, является создателем
микро и макрокосмоса. Любящий бхакт соотносится с образом
ювелира, знатока драгоценностей, с тонким ювелирным делом.
Следующая
цепочка символов связана с воинской доблестью, владением холодным
оружием. Истинный гуру - воитель, лучник, метнувший в своего
ученика слово-наставление, метафорически передается Кабиром
словом "стрела". Труднодоступный путь любви к Раме
сравнивается в поэзии Кабира с острым лезвием, а достичь его
можно с помощью меча. В ряде изречений истинный бхакт является
олицетворением смелого, отважного воина-героя, который сражается
на поле брани мирской жизни со своими страстями и привязанностями.
В этом плане интересен и своеобразен образ сати - верной жены,
которая, овдовев, заживо предает себя огню и ее хоронят вместе
мужем.
Разбойники
с большой дороги, мелкие воришки, негодяи, мошенники, обманщики
и всякого рода преступники ассоциируются у Кабира с дурными
человеческими страстями, покорение которых необходимо для
бхакта, чтобы достичь желаемого единения с Божеством. Здесь
религиозные воззрения Ka6ира тесно смыкаются с этическими
проблемами духовного очищения индивидуума и тем самым создания
гармоничного и идеального общества.
Игра
в кости, проституция, процветающая на "открытом базаре",
соотносится с майей - мирским бытием. Все это отображается
поэтом в особой, характерной только ему манере - саркастической,
резкой, беспощадной и в то же время с глубокой горечью и сожалением.
Широко
представлены Кабиром образы и символы, связанные с различными
реалиями человеческой жизни, домашнего обихода, близкими и
знакомыми ему с детства. Так, для обозначения идеи бренности
и преходящего характера земного бытия поэтом обыгрываются
различные качества сосуда из глины. Кабир не осуждает мирскую
жизнь и не проповедует полный аскетизм и бездействие, как
того требовало учение йогов секты натхов. Напротив, поэт призывает
познавать Бога в труде: "Чисты [помыслами], кто работает;
не трудясь, не станешь чистым. [Но] те люди уничтожают себя,
которые в мирских делах не размышляют о Боге" (12.21).
Поэт
рассматривает рождение человека как исключительно благоприятный
случай, который более не повторится, поэтому в этой жизни
человек обязан творить добро путем любви к Богу, чтобы прервать
цепь перерождений, несущих с собой неизбежное горе и страдание:
"Не просто родиться человеком - не станешь им в новом
рождении. Так плод, созрев, падает на землю [и] не может снова
прорасти" (12, 34).
Образ
светильника используется Кабиром в трех аспектах: 1) светильник
- знание, т. е. духовное прозрение; 2) светильник - майя,
мирское бытие, в огне которого сгорает человек; 3) светильник
- бренное человеческое тело. Под лодкой - каменной, ветхой,
сделанной из бумаги, - подразумевается мирская жизнь, полная
различных прегрешений. Вместе с тем лодка и плот - символы
имени Рамы и любви к Нему. Топор - дурные поступки, совершаемые
человеком; соломенная занавесь - символ майи; точильный камень
- разлука с Господом; музыкальные инструменты, кукла, надутая
воздухом, сравниваются с человеческим телом.
Образы,
связанные с украшениями, драгоценностями: жемчужное ожерелье,
нанизанное на тонкую нить; драгоценная жемчужина; бесценный
драгоценный дар, алмаз, тилак трех миров - символы Божества,
так же как синдур - символ любви к Раме.
В
поэзии Кабира мы находим образы, отражающие и деревенский
уклад жизни, нескончаемые заботы индийского крестьянина: орошение,
возделывание, посев, сбор урожая. Механическое приспособление
для подъема воды из колодца или реки в виде колеса с черпаками,
персидское колесо-нориа, которое постоянно вращается и символизирует
сансару, в которой беспомощная душа переходит из одного тела
в другое. Сильное и плодородное зерно, которое следует посеять
и оросить, символизирует имя Рамы; съеденный птицами урожай,
который не охранял сторож, соотносится с земными страстями,
уничтожающими в душе человека любовь к Всевышнему.
Таков
далеко не полный перечень образов и символов Кабира, взятых
из повседневной жизни средневековой Индии.
Особое
место в творчестве Кабира занимает лирическая символика любви,
связанная с разлукой ("вираха")(1)'. Концепция разлуки,
в основе которой лежит идея страстного желания соединиться
с Божественной душой, нашла яркое отражение в поэтической
традиции бхактов и суфиев. Тема разлуки, отделения имеет свою
историю в лирико-романтической поэзии древней и средневековой
Индии. Это чувство, как правило, испытывает женщина. Она описывается
в стихах Кабира как "вирахини" - женский символ
души-супруги, которая отделена от своего супруга и ждет мистического
соединения с ним [53,335]. Кабир, как и поэты-суфии, подчеркивает
единство разлуки и любви, их неразделимость, стремление одного
раствориться в другом. И в этом проявляется общность концепции
любви Кабира и суфийской лирики. В то же время песни любви
и разлуки у Кабира связаны с фольклорной песенной традицией
народов Северной Индии и особенно с народными песнями Раджастхана
[96, 146, 7]. Поэзия Кабира, питаясь корнями народной фольклорной
мудрости, сливается с ней воедино, обогатив ее своим неординарным
и оригинальным видением мира.
Известно,
что Кабир не получил традиционного образования: "не прикасался
к чернилам и бумаге", - как говорится в одном из его
стихотворений. Он ткал свое полотно и распевал свои стихи-наставления
повсюду, где он бывал. Традиция говорит том, что Кабир много
путешествовал по стране, общался с разного рода святыми, вероучителями
- как индусами, так и мусульманами. Он участвовал в философско-религиозных
диспутах, выходя из них всегда победителем. И, конечно, от
суфийских поэтов Кабир слышал имена и стихи таджикско-персидских
поэтов-классиков Рудаки, Саади, Хафиза, Омар Хайяма и своего
современника Джами. Идея любви к Богу, призыв к единению с
Ним являлись основным положением бхакти и суфизма к период
средневековья как в Индии, так и в Персии.
В
Иране, Средней Азии и в Индии в XIII—XV вв. наблюдается значительное
сходство в исторической и культурной жизни. Подъем народных
движений, усиление внимания поэтов к человеческой личности
находили выражение в еретическом onпозиционном суфизме в Иране
и Средней Азии и бхакти в Индии. "Из всех стран Востока,
принявших Коран, наиболее чуткой к этому учению оказалась
Персия, о чем явно говорит ее литература: целые плеяды писателей
и, главным образом, поэтов своими высокохудожественными произведениями
не только развили до совершенства и укоренили учение на своей
родине, но непосредственно вынесли его далеко за ее пределы"
[14, 3].
Идея
равенства людей перед лицом единого Бога нашла благоприятную
почву в Индии. Признание возможности для каждого человека
общения с Божеством подрывало один из основных устоев ортодоксального
индуизма, состоящий в том, что кастовая принадлежность человека
- это следствие его кармы ("воздаяния за поступки").
Общечеловеческим, гуманистическим содержанием, свойственным
возрожденческому характеру творчества как Саади и Руми, с
одной стороны, так и Кабира - с другой, объясняется единство
их идей, которое выражается в так называемом индо-мусульманском
синтезе Кабира.
Квинтэссенцию
концепций Кабира и Руми составляет идея любви к Богу, любви
равной и всеобъемлющей: «Я нахожусь, о чудо, в сердце верующего,
если взыскуешь меня - в сердце ищи, оно вмещает и величие
престола Божьего, и его проявление", - учил Руми(2).
По
учению Руми и Кабира, истинная вера заключается не в строгом
соблюдении религиозных обрядов и предписаний, а в очищении
сердца. "Кааба, - учил Руми, - находится не в Мекке,
а в собственном сердце"(3). Кабир изрекал: "Шейх,
если ты лишен смирения, зачем идешь в хадж к Каабе; как найдет
(Бога) тот, у кого сердце не стойко в вере?" [11, 185].
"Слушай,
подруга - говорит Кабир, - то ли моя душа находится в Милом,
то ли Милый в моей душе. Я не различаю души и Милого: что
в моем сердце - душа или Милый?" [58, 200].
Под
мистической оболочкой у Кабира часто выражена вполне определенная
идея создания общества справедливости. Основой этого общества
должно стать не только чувство "бхакти", но и "прем"
- взаимной любви всех людей.
Кабир
и Руми отвергают религиозную исключительность и хинду, и мусульман:
"Умирая, хинду взывают: "Рам!" Мусульмане -
"Кхуда!" Говорит Кабир: "Тот будет всегда жив,
для кого оба имени значат одного Бога" (31.7).
В
этом и перекличка двух поэтов. Руми писал: "Как часто
бывает, что два тюрка чужды друг другу. Как часто бывает,
что тюрок и индиец единодушны. Значит, дело не в общем языке:
единодушие дороже единоязычия"(4).
А
спустя два столетия Кабир говорит: "На Востоке живет
Хари, и на Западе обитель Аллаха. Вглядись в свое сердце,
там ты найдешь и Карима и Раму. Откуда пришли хинду и мусульмане?
Кто повел их разными дорогами?" [58, 202]
Эта
гуманистическая направленность, звучащая так актуально и в
наши дни, делает творения Кабира бессмертными.
Гафурова
Н. Б., Сазанова Н. М.
Примечания
(1)
Вираха - концепция, которая существовала еще в санскритской
поэзии.
(2)
Шафарг М. История литературы Ирана. Тегеран, 1948,
с.316.
(3)
Там же, с. 125.
(4)
Там же, с. 142.
|